Люся, самозабвенно ругаясь, барабанила кулаками в дверь, за которой забаррикадировалась маленькая безобразница, когда я, пыхтя и отдуваясь, вползла на второй этаж.
– Открой немедленно, негодница! – орала она, дергая бронзовую ручку.
Из запертой изнутри комнаты не доносилось ни звука. Люся продолжала неистовствовать.
– Отопри! Ты меня слышишь?!
– Люся, может оставить ее в покое?
– Ну, уж нет! – прорычала горничная. – Девчонка совсем оборзела!
– Давай, я попробую.
– Ты? Ну, рискни. – Люся усмехнулась, и мне снова стало не по себе. Как будто она знала что-то такое, что мне не понравилось бы. Но отступать было поздно.
Я положила руку на полированную дверь и сказала негромко:
– Наташа, это Катя. Открой, пожалуйста. Я не сержусь. Давай просто поговорим.
Бум! Что-то тяжелое ударилось в дверь с такой силой, что я отпрыгнула. Удар повторился. Потом еще раз. Дверь сотрясалась, словно сама по себе, и в этом было что-то жуткое. Я испуганно посмотрела на Люсю.
– На дверь кидается, истеричка проклятая, – шепотом пояснила она.
Мой гнев давно улетучился, уступив место недоумению. Наташа – всего лишь ребенок. Заброшенный, никому не нужный, ни похотливому отцу, ни равнодушной, поглощенной своими переживаниями матери.
– Наташа!
Ба-бах!
– Убирайтесь! – донеслось из-за двери. – Я нечаянно уронила чашку, и отстаньте все от меня!
В голосе маленькой девочки было столько ярости, что мне стало страшно, но я заставила себя собраться.
– Послушай, – обратилась я к Люсе тихим шепотом, – от этой двери есть запасной ключ?
– Ты хочешь туда войти?
Я кивнула.
– Не советую.
– Ключ принеси.
Горничная покачала головой, но сходила и принесла ключ от детской. Когда она отдавала его мне, я почувствовала, что ее ладонь влажная от пота. Люся боялась. Я попыталась поймать ее взгляд, но Люся на меня не смотрела.
Ключ лязгнул, когда его вставили в замочную скважину.
– Предупреждаю, если войдете, я выцарапаю вам глаза! – заверещала Наташа и в этот раз я ей поверила.
Но дверь уже подалась. Не думая о последствиях, я вошла в комнату. Наташа не набросилась на меня, как можно было предположить, она метнулась в противоположный угол комнаты и сжалась в комок, яростно сверкая глазами.
«Ничего страшного, – подумала я, осторожно оглядывая детскую спальню. – Обыкновенная маленькая девочка. Только очень злая. И несчастная».
Наташа молчала и не двигалась.
Я присела на край кровати, пытаясь понять, что так беспокоит меня в этой комнате. На первый взгляд это была обычная детская. Удобная кровать, веселые обои на стенах, письменный стол с компьютером, книжные полки и мягкий розовый ковер на полу.
И полное отсутствие игрушек.
Ни единой куклы, ни одного самого завалящего плюшевого мишки. Никого! А ведь девочке вряд ли исполнилось больше десяти лет.
– Почему у тебя нет игрушек? – спросила я с искренним удивлением.
– Я уже не маленькая, – процедила девочка с презрением. Но я уловила в ее голосе еще кое-что. Это был страх.
Поддавшись внезапно нахлынувшей жалости, я поднялась со своего места, решительно подошла к Наташе и попыталась погладить ее по голове. Она увернулась и бросилась навзничь, изо всех сил колотя по полу руками и ногами. Лицо ее побагровело и сильно дергалось, глаза остекленели. Я слышала ее прерывистое дыхание и не знала, как поступить. Стоять и смотреть, как девочка бьется в припадке, было выше моих сил, но и позвать на помощь я не решалась. Что-то подсказывало мне, что это не поможет.
Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос звучал ровно:
– Наташа!
Девочка как будто не слышала.
Я наклонилась и протянула руку. Наташа оскалилась, словно собиралась меня укусить, но вдруг лицо ее разгладилось, в глазах мелькнуло удивление.
– Откуда у тебя шрам? – спросила она нормальным голосом.
– Это у меня с детства, – испытывая неловкость, я поскорее одернула рукав, чтобы скрыть довольно уродливый шрам на запястье. Но Наташа перехватила мою руку. Ее пальцы были ледяными, но в движении не было больше агрессии. Она разглядывала шрам с интересом.
– Большой какой, – проговорила она с уважением. – Что случилось?
– Не помню, – честно ответила я. – Наверное, упала.
В глазах Наташи появилось недоверие, а я попыталась перевести разговор на другую тему. Возле окна я заметила мольберт с приколотым на нем чистым листом. Рядом на широком подоконнике лежала палитра и разбросанные кисти.
– Ты любишь рисовать? – Наташа снова насторожилась, но я сделала вид, что не заметила. – Покажи мне свои рисунки, пожалуйста.
– Тебя не интересуют мои рисунки, – отрезала девочка. – Ты только притворяешься, что тебе интересно.
– Но мне действительно интересно. Честное слово.
Я протянула руку ладонью вверх. Несколько секунд Наташа сверлила меня взглядом, потом пожала плечами, привстала, потянулась и достала из-за батареи большую папку с тесемками. Тесемки размахрились. Было понятно, что папкой часто пользуются. Она была так набита рисунками, что ее кожаное брюхо трещало по швам. Я развязала тесемки и достала первый рисунок.
Наташа оказалась очень талантливой. Я с искренним интересом рассматривала пейзажи и портреты, легко узнавая нарисованное. Вот вид из окна этой комнаты. А это пруд в центре парка, окруженный цветущими розами. Сейчас для роз еще слишком рано, значит, Наташа рисовала это прошлым летом.
– Какая прелесть! Как это у тебя получается?
– Не знаю, – засмущалась девочка. – Я просто рисую то, что вижу.